Хатынь, трагедия, память.

В 2018 году Беларусь отмечает печальную и знаковую дату – 75 лет со дня трагедии деревни Хатынь. Сколько бы лет ни прошло со дня Хатынской трагедии, для белорусского народа память о ней всегда будет священна. Пламя Хатыни обжигает наши сердца, напоминая о том, что нужно беречь мир и покой на родной земле.

В Козловской сельской библиотеке прошёл час истории «Хатынь. Трагедия. Память». Ребята узнали об истории возникновения деревни Хатынь и той ужасной трагедии, которая постигла жителей деревни.

Слушайте, люди! К вашим сердцам обращаются колокола Хатыни. С гневом и болью рассказывают Они о трагедии этой деревни.

Ни на одной самой подробной географической карте вы не найдете сегодня этой белорусской деревни. Она была уничтожена фашистскими карателями весной 1943 года.

Это была небольшая белорусская деревня в двадцать шесть домов, прикрытая от ветров белоствольными березами и вознесшимися вверх соснами, уютная и компактная, с журавлями над колодцами возле хат, с густыми кустами сирени в палисадниках. Её мужчины пахали поля и косили травы, женщины растили детей и доили коров.

Найпервейшей гордостью хатынцев был лён. Зацветает он ; бывало голубыми озерами, колышется, с небосводом сливается. А когда созреет волокнистый, шелковистый, - медные коробочки – бубенцы долу клонятся, звенят. Ах, до чего же хорош был лён.

Да разве одними льноводами славилась Хатынь. Здесь были и знаменитые доярки; пчеловоды, кузнецы и трактористы. Самым прославленным был кузнец Антон Аскевич. Его считали настоящим волшебником. Возьмет в руки прут железный - катится подкова, серебряным полумесяцем блестит серп назубренный. Вот такие умельцы ковали счастье в Хатыни.

Тогда не новинками были в хате радио, газета, книга, электрический свет. Город со своим бытом, со своей культурой, наукой и музыкой, как говорится, пришел в Хатынь.

И в то горькое лето дружно роились пчелы, наливались колосья в поле, густые травы шумели в лугах. Радостью наполнились сердца хлеборобов и вдруг, огнем и дымом дохнул, железом и свинцом хлестнул, тротилом и порохом взрывался июнь 1941 года. Война!

Встретили хатынцы  в своем лесу зверей, которых здесь никогда и не было, и которых война выгнала из родных лесов. «Все живьё убегает от зверей - фашистов - подумали хатынцы. Может и нам доведется скоро податься в другие места. А может не придет сюда война? Может, обломает свои железные зубы на границе, может, разобьет свой железный лоб о каменные громады Минска? Может, не постигнет нас участь беженцев?»

Из белого облака вынырнул вражеский самолет, полоснул из пулемета, грохнул бомбами по дороге. Упал в придорожную дорогу косырь. Перенесли его на луг, положили под луговой осиной. Человек умирал.

Отступили солдаты . А в лесах создавались партизанские отряды. И хатынцы помогали партизанам одеться, обуться , прокормиться. Оккупанты очень боялись партизан. И не зря, те нападали на них и днем и ночью. Бьют из засад, жизни не дают, народные мстители фашистам. Каждый куст, каждое дерево стреляет. Вот и приказали: спилить деревья, вырубить кусты на двести метров от дороги. Будто это спасет!

Рубанули партизаны в то утро по фашистам. Те ехали грабить, добро людское хватать. А тут из лесу партизаны. Когда стрельба стихла гитлеровцы к лесорубам. «Всех перестреляем.» А ехали каратели в Хатынь грабить. А было это 22 марта 1943 года. Запомните эту дату!!!

Некогда еще не было жителям Хатыни, как в то мартовское утро.«Что-то у меня душа не на месте, - говорит сосед старый Карабан .Не доброе чует душа. Слышите, собака воет? А ещё, гляньте: кота нет в хате. Не добрый знак. Быть какой-то беде. От нее кот удрал »

А у него, у деда Андрея, в хлеву все утро мычит и мычит корова, словно бы удрать хочет. Ой, дурной знак. Скотина она чует.

Прогудела стылая дорога. Налетели , нахлынули каратели. Все люди были в деревни, не успели еще разойтись по делам, когда в Хатынь ворвались на машинах около трехсот карателей. Командовал ими лютый палач Дирлевангер, давно уже купанный в людской крови, умывшийся слезами вдов и сирот, девчат и матерей.

Он приказал всех хатынцев выгнать из хат на улицу. Солдаты в каждую щель, в каждый закуток заглянули, всех гнали на улицу : мужчин, стариков, женщин, детишек, больных и слабых старух. Кто успел обуться, а кто и босиком. Тех у кого старость или болезнь отняли ноги, вели под руки ; а тех кто ещё не научился ходить , несли на руках.

И куда же нас гонят? Что эти злодеи с нами сделают. Уже всех в одну толпу собрали, Всех загоняют в сарай. Сожгут нас в этом овине! Боже милостивый, сжалься, пощади! Ой , беда! Невыносимой болью полоснул этот крик по сердцу молодой матери. Она все прижимала к себе сыночка, платком его прикрывала, будто платок мог заслонить его, маленького, слабенького от смерти. «Неужели и его, моего жавороночка не пожалеете? », - думала в отчаянии мать.

Нет, никто не придет, не спасет маленького. Сама спасай, ты - мать! И она стала потихоньку пробираться к заборам. А может, выберемся, уйдем от беды, и она прижала маленького к груди, бросилась бежать. Вдогонку за ней - рослый солдат. Схватил, поволок, толкнул, а самую гущу толпы.

Когда каратели направились к хате Ивана Ясжевича , его восьмилетняя дочь Лена, выскочила через окно во двор и побежала в лес; чтобы разыскать отца. Вот и лес рядом. И тут-то её заметили каратели, они стали стрелять в девочку. А она, верткая, резвая, как ласточка, то за кустиком скроется, то в борозду упадет - никак в неё не попасть. Тут один бросился за Леной.

Куда было тягаться малышке с этой верзилой. Догнал, выстрелил.

Загнали всех в овин. Здесь и Иосиф Барановский и его восемь детей льнут к отцу. Спасите, не дай погибнуть. И вдруг жуткий крик .-«Горим!» Пламя пролезало, проточило соломенную крышу. Люди бросились к воротам. Затрещали ворота , распахнулись. Свежем ветром дохнуло в овин, свинцовым ливнем хлестануло. Люди назад ринулись в овин, на них падала горящая солома, жерди. Трещат волосы, дымится одежда.

Догорала жизнь Хатыни, догорали жизни людей, догорала их доля, их песня, их мечты и надежды. Занялась вся Хатынь. Пожар сметал, заглатывал все живое и неживое. День и ночь горела Хатынь.

Сто сорок девять живых душ сожрало лютое пламя. Сто сорок девять живых сердец поглотил лютый пожар. Там где был овин, меж головешек в серой зале чернели обгоревшие кости. Зола и пепел. Головешки и пепел. Ещё и на завтра, и на третий день на остывшим пепелищем стоял густой , тяжелый запах. Из мертвых воскрес Иосиф Каменский. Отнесли его к леснику. Нежилец на белом свете человек. Спасу! Буду жить - сказала Мария Анисимова, местный врач, и спасла. Вернула его к жизни! А ещё кто остался в живых, кто, спася в то кровавое, обоженное мартовское утро.

Витя Желобокович. Семь лет. Когда распахнулись ворота , он бросился бежать . Следом мать. Скосили, бросили наземь пули женщину. Падая, она своим телом заслонила сына. Фашисты думали убиты. А Витя, раненный в руку тихо лежал возле безмолвной, мертвой матери. Так она дважды дала сыну жизнь.

Антосик Барановский. Двенадцать лет; ранет в обе ноги, когда убегал из огненного ада. Потихоньку он пополз, пока сугроб у забора не скрыл его. Там подобрали его добрые люди., вылечили.

Володя Яскевич. Тринадцать лет. Когда гитлеровцы стали сгонять людей в овин, он выскочил со двора, выбежал в поле. Его заметили, пуля просвистела над головой, а он в яму. Там был раньше картофель. Володя, затаившись сидел в яме, когда все стихло, бросился в Хатынь. Деревня вся в огне. Ни живой единой души. Где искать родных?

Саша Желобокович. Двенадцать лет. Спасла его от смерти лошадь, не дала сгореть в овине. Когда он увидел фашистов во дворе стояла запряженная лошадь. Заберут бандиты! А как без лошади? Отец сказал: садись скорее сын и гони к тетке в Замостье. Там меня жди. Рад мальчишка «Не досталась фашистам лошадь! А что же отца так долго нет?» Но ни одной живой души не осталось в Хатыни. Всех пеплом развеяли, дымом пустили по белому свету.

Никто не вернулся в Хатынь. Некому было её восстанавливать. Не стало 149 хатынцев, 75 из них детей. 186 белорусских деревень были сожжены гитлеровцами вместе с жителями и уже не воскресли. Горстями песка и золы легли они в урны единственного в мире Кладбища деревень в хатынском мемориале.

Информацию об истории создания мемориального комплекса «Хатынь», впечатляющего архитектурно-художественного сооружения, присутствующие  услышали,  совершив  виртуальную экскурсию. ( просмотр слайдов)

К мероприятию была организована тематическая полка «Хатынь – 75 лет со дня трагедии», на которой  представлена литература о судьбе «огненных деревень».

Библиотекарь рассказала ребятам об одной из 186–ти сожжённых деревень - Ола, расположенной недалеко от аг.Козловка.

Почти две тысячи стариков, женщин, подростков и детей, заживо сожженных или погибших под пулями карателей 14 января 1944 года. Ола — это 12 Хатыней.

Читаем статью И.Котлярова в газете «Советская Белоруссия» №224 от 25.11.2014г.

«…У каждого белорусского городка, поселка или села свой обвинительный счет к Великой Отечественной войне. Читаю и перечитываю один из документов, составленный командиром Паричского партизанского отряда имени Кирова Макаром Каковкой, майором Рублевым, капитаном Хоперским и другими.

Вот такой обвинительный акт. Он касается Паричей и ближайшего колхоза «Октябрь». Мне остается только уточнить, что, читая документальный в своей основе роман Николая Чергинца «Операция «Кровь», встретил в нем упоминание и об этих трех тысячах собранных в Паричах детишках. Да, все они тоже понадобились фашистам для безжалостного выкачивания донорской крови...

Но вернемся к обвинительному акту. Подобное описание можно было бы составить о любом населенном пункте тогда Паричского, а теперь Светлогорского района. В ноябре 1943–го в деревне Малимоны фашисты убили и сожгли 118 сельчан, в деревне Хутор — 98. О жертвах оккупантов напоминают обелиски в Давыдовке, Печищах, Высоком Полку...

Деревню Олу, как мы уже знаем, сожгли вместе с жителями. Всю, дотла. Не пощадили и младенцев. 950 детских душ уничтожили... В 1941 году в деревне насчитывалось 34 двора, проживали 168 человек. Здесь находился Шатилковский лесоучасток, была начальная школа, которую накануне войны окончили 35 учеников...

После Великой Отечественной войны там, где была деревня, остались пепелища, а на окраине — общая могила, отмеченная теперь памятным камнем и Поклонным крестом, — немая свидетельница трагедии, случившейся 14 января 1944 года.

Именно в этот день в 6 часов утра деревню со всех сторон окружил немецкий карательный отряд. Под предупреждающие выстрелы и подгоняющий лай собак всех, будто бы для регистрации, согнали в большой колхозный сарай. Пытавшиеся бежать падали, скошенные автоматными очередями. Тех, кто прятался в землянках и ямах, находили собаки. Из сарая забирали отдельными группами, заявляя при этом, что будут автомашинами отвозить в тыл, а отводили в другой конец деревни, заталкивали в дома, которые обливали горючей жидкостью и поджигали.

Сельчане гибли от огня и взрывов гранат, летящих в окна и двери. Стариков и детей живыми бросали в огонь, а тех, кто выбегал из пламени, убивали. Спастись из этого фашистского ада не удалось почти никому. Среди тех, кому посчастливилось, — Ольга Курлович с малолетним сыном, притворившаяся мертвой меж трупов, и Артем Устименко, который за несколько минут до расправы через потайной ход, что вел с печи на потолок, вылез во двор и дополз до леса. Его хата стояла у самого сосняка, и ему удалось выбраться из деревни.

— В моей памяти, — рассказывал он, — и теперь стоит жуткий плач женщин и детей, погибающих в огне.

Артем Устименко был приглашен свидетелем в Брянск, где судили военных преступников за все, что произошло в Оле. Еще один свидетель тех трагических событий — Гавриил Кондратьевич Зыкун:

— Так случилось, что за два часа до прихода карателей я с маленькой дочкой пошел в лес. Вернулся через несколько дней, когда здесь уже были советские войска. Страшная картина открылась перед глазами. Все хаты сожжены. На пепелищах — обгорелые кости, во дворах, в огородах, за деревней — убитые. Много трупов около сожженного колхозного сарая. Перед тем как уйти из уничтоженной деревни, захватчики глумились над убитыми. Бросали трупы в колодец, в ямы, обливали бензином, жгли. Кое–где прикрывали все снегом...

Советские воины похоронили убитых в братской могиле. Бывший офицер 48–й армии московский писатель Сергей Михайлович Голицын рассказывал:

— В начале 1944 года мы прокладывали дорогу–гать в полосе наступления 48–й армии. Ко мне прибежали солдаты: «Скорее, скорее!..» Я был потрясен: груда сожженных людей. Кинулись в глаза лапти да онучи на чудом уцелевших ножках обгорелого мальчика лет шести. И потом, в книге «Сказания о белых камнях» я вспомнил эти детские ножки, описывая события 6 и 8 февраля 1238 года, когда русский город Владимир был уничтожен завоевателями. Оккупацию Белоруссии немецко–фашистскими захватчиками сравнил, таким образом, с татарским нашествием, трагедию Олы — с трагедией Владимира...

В деревне Антоновка Жлобинского района жила чудом спасшаяся Татьяна Емельяновна Ярошевич.

— Собиралась идти за картошкой, — вспоминала она, — а фашисты нас к тому времени окружили. Вернули назад, но никто не знал, что будет потом. Людей повыгоняли из хат. Тех, кто хотел взять одежду, били прикладами по головам. Заперли нас в сарае. Оттуда уже забирали группами в дома. Вскоре мы ощутили запах дыма. Мужики закричали: «Палят!» — и бросились убегать. Жены с детьми их не пускали, боялись... Как сейчас помню, стояла я за мамой и сестрой. А я тогда малая была, несмышленая. Увидела, что брат хочет бежать, и пошла за ним. Повсюду лежало много убитых. Фашисты стреляли по людям из пулеметов. Нам удалось вырваться, но брата настигла пуля. А на меня немцы спустили собак. Каким–то чудом я убежала и еще долго ходила по лесу, сама не знаю где. Вышла на какой–то стог сена, зашилась в него. Правда, пальцы ног обморозила. Заметила на земле провод, решила идти по нему. Он привел меня к немцам. Пришлось возвращаться обратно. Так забрела в Чирковичи...

Почти все родственники Татьяны Емельяновны погибли в Оле. Радовалась, когда журналисты помогли ей спустя много лет доехать в бывшую деревню и поклониться братской могиле.

В семейном альбоме моего давно ушедшего друга, инвалида первой группы Всеволода Мигая, в котором он собирал воспоминания участников Великой Отечественной войны и чью книгу «Березина в огне» мне уже после его смерти довелось готовить к печати, есть и запись воспоминаний бывшего жителя Олы Тараса Колеснева, поселившегося в деревне Коротковичи. Вот она: «Меня ранило в голову. Истекая кровью, неподвижно лежу в снегу и вижу такое. Вот ведут очередную группу моих односельчан, человек 40. Среди них узнаю жену и детей. Она с младшим сыном идет сзади, оглядывается, меня, наверное, ищет... В метрах двадцати на кургане стоит низенький толстый офицер. Он снова выкрикнул то, что и в прошлый раз, когда вели меня. Конвойные бросились в стороны от людей и упали в снег. Офицер размахнулся и швырнул гранату в самую гущу людей. Затем вели следующую группу. От нее отделилась женщина в фуфайке и большом клетчатом платке, пошла к толстому офицеру. Автоматчик следовал за ней.

Я расслышал ее громкую просьбу. Женщина просила разрешения сгореть в своей хате. Это была Аксинья Тимофеевна Курлович, жена бухгалтера колхоза. Ее хату, напротив которой стоял офицер, уже облизывали языки пламени. Под дружный хохот фашистов женщина повернулась и твердым шагом пошла к своей горящей хате.

— Бабушка Александра, береги дочушек и, когда вернется Саша, притули его! — на ходу крикнула она старухе–соседке Александре Семеновне Дикун.

Наивно думала, что фашисты не тронут 110–летнюю старуху и маленьких детей.

За Аксиньей Тимофеевной бежал фашист с большим баллоном за спиной. На ходу из пульверизатора опрыскивал ее бензином. На пороге женщина вспыхнула факелом и скрылась за дверью...»

Ола — самая трагическая деревня Беларуси. Это 12 Хатыней! И сгоревших судеб здесь около двух тысяч. Пока безымянных. Но если не всех, то многих еще можно назвать и увековечить хотя бы упоминанием. А мужественно сгоревшая в своем доме Аксинья Тимофеевна Курлович заслуживает отдельного памятника не меньше, чем Иосиф Каминский в Хатыни.

Лишь недавно наконец–то благодаря энтузиазму Светлогорского районного исполнительного комитета и руководителей некоторых местных предприятий появилась аллея и проложена дорога, ведущая не только к памятному камню и Поклонному кресту, но, хочется верить, и к будущему мемориалу…»

Один из вариантов эскизного проекта мемориала «Ола» (автор Марина Быкова)

Начальное предложение о возведения мемориального ансамбля, посвященного сожженной фашистами 14 января 1944 года деревни Ола, куда в ожидании наступающей Советской Армии собрались сельчане из соседних Здудичей, Чирковичей, Рудни, Искры Светлогорского района и жители семи деревень Жлобинского района: Мормали, Дубравы, Залесья, Восхода, Бородков, Красновки и Коротковичей,  принадлежит Виктору Григорьевичу Мураль. Именно он прошёл все инстанции до создания данного эскизного проекта. Теперь, когда его не стало, продолжая начатое Виктором Григорьевичем за помощью в осуществлении столь важного исторического проекта обратились к администрации Светлогорского райсполкома и главному редактору учреждения «Редакция Жлобинской газеты «Новы дзень» Галине Мельниковой Почетный гражданин г.Светлогорск Изяслав Котляров с супругой, белорусской поэтессой Софьей Шах, а также председатель ОО «Защитники памяти и правды о ВОВ» Тамара Войцеховская.

Материал подготовила:

В.И.Петрова, библиотекарь Козловской с/б.